Валерий Лекомцев: «На ЧАЭС каждый выполнял свою работу»

В истории нашей страны, к сожалению, достаточно трагических дат. Одна из них – 26 апреля 1986 года. Той ночью произошел взрыв на Чернобыльской АЭС. Но большинство граждан страны узнали об этом гораздо позже. Тогда никто до конца не представлял масштабов катастрофы. Одними из первых на ликвидацию последствий взрыва отправились военные. Среди них был и майор 6-й гвардейской танковой армии Валерий Лекомцев. Он четыре раза выезжал на саму АЭС, но не считает, что совершил героический поступок. По словам Валерия Алексеевича, он просто выполнял свою работу. Накануне тридцатилетней годовщины аварии он эксклюзивно рассказал «Вістям», как попал в Чернобыльскую зону, как работал там и о том, как важно не допустить подобного в будущем.

Жить хочется

– Валерий Алексеевич, помните, как Вы узнали о взрыве на ЧАЭС?

– В тот день я находился на смене. Был помощником оперативного дежурного в штабе нашей 6-й гвардейской танковой армии. После полуночи к нам пришла срочная телеграмма – радиоактивная опасность.

– Какими были первые мысли?

– Первые мысли были о том, что нужно действовать по инструкции, информировать все остальные воинские части о случившемся. Позже по телефону нам сообщили, что произошел пожар и выброс на ЧАЭС. Помню, уже ближе к утру, после того как мы передали информацию о трагедии, вышел на улицу, а там… Рассвет. Воздух пьянит. Все цветет. Соловьи поют. Думаю: как же жить хочется!

– Что было на следующий день?

– Утром на следующий день всех построили, проверили средства защиты, и выдали  нам приборы для того, чтобы  каждый час замерять радиоактивный фон.

– Как Вы потом попали в Чернобыль?

– В начале мая на ­место катастрофы вылетела первая группа наших военных – вертолетчики из Подгородного. С ними были химики. Их задачей было проверить радиоактивность, понять суть происходящего. Штаб Киевского военного округа на тот момент сформировал оперативные группы по ликвидации радио­-активной опасности, выводу населения и вывозу имущества. Я попал во вторую группу. Находился в Чернобыльской зоне с 15 июня по 15 июля в районе Терехов.

– Какие перед вами тогда стояли задачи?

– Спасти людей, не дать подвергнуть облучению население и личный состав. Мы работали совместно с инженерами и разными специалистами, принимали решения – на каких объектах будут работать «приписники» – люди, мобилизованные для работы на ЧАЭС.

«Працює на комунізм»

– Валерий Алексеевич, что Вы увидели, когда приехали  на место аварии?

– Когда я приехал в Чернобыль, оттуда уже практически все выехали. Осталось человек двадцать – председатель сельсовета, директор школы и… пенсионеры. Они не хотели уезжать, говорили нам: нет тут никакой радиации, вон коровы пасутся, цветы цветут, много овощей и фруктов. Так оно тогда и было. А еще был рыжий лес. Сосны и ели в одно мгновение пожелтели из-за облака радиации. На самой же станции я не увидел никаких видимых разрушений. На фронтоне красовалась надпись: «Ця електростанція працює на комунізм», возле входа – аккуратные цветущие клумбы.

– Использовали ли Вы какие-либо средства защиты?

– Никаких защитных костюмов у нас не было. Офицерам выдавали респираторы, а солдатам – марлевые повязки. На КПП «Дитятки» нас обследовали дозиметрис­ты – замеряли уровень радиации на шинах автобусов и внутри. После выездов в зону мы сдавали одежду в банно-прачечный пункт. Думаю, что люди, работавшие там, получили гораздо большую дозу облучения, нежели мы. После стирки уже зараженная вода стекала в расположенное рядом озеро. А они жили рядом с ним.

Когда же мы заходили непосредственно на четвертый энергоблок, то надевали свинцовые нагрудники. Дорогу от Вышгорода до Чернобыля ежедневно поливали водой, в которую добавляли клей, чтобы не поднималась пыль.

«Вася-робот»

– Какая на тот момент шла работа на месте взрыва?

– Поначалу на крыше четвертого энергоблока установили двух роботов, но один из-за такого количества радиации стал неуправляемым и сорвался вниз. Другой же поработал немножко и заглох. Потом приняли решение направлять туда добровольцев.

– Как это происходило?

– Человеку показывали  на мониторе, где лежит предмет, который ему нужно сбросить. Давалось определенное время – не больше 2-3 минут. Он надевал свинцовый нагрудник, брал щипцы, бежал, хватал, выбрасывал и возвращался назад. Один из ребят «отличился» – написал на заглохшем механизме: «Вася-робот».

Те, кто поработал на кровле, сразу же получали оклад в десятикратном размере и отправлялись на обследование в больницу. Все шли на это сознательно и абсолютно добровольно. Добровольцев сразу предупреждали, что они получат максимальную дозу облучения.

Главное – не забывать

– Вы знаете,  какую дозу облучения получили сами?

– После того как вернулся домой, у меня возникли проблемы с сердцем, из носа начались кровотечения. Но настроил себя – я здоров, все будет хорошо. А кто сколько рентген получил, точно никто из нас не знал. Это было сложно определить. Благодаря дозиметристам, мы знали, где, в каком районе, какой примерно уровень радиации. От этого и отталкивались, рассчитывая, сколько раз можно туда выезжать. Вообще мало кто понимал суть происходящего. Мы, военные, на тот момент знали только специфику последствий применения ядерного оружия, но отнюдь не мирного атома. На мой взгляд, во время строительства АЭС были недоработки. Ее сдали в эксплуатацию с большими нарушениями. Я общался со специалистами. Они рассказали, что там должны были стоять градирные установки, которые автоматически заливали бы возгорание. Должны были быть вырыты туннели, в которые опускались бы ТВЕЛы и накрывались специальными люками. Вокруг станции все требовалось забетонировать. Но всего этого не было. Помню, довелось общаться с председателем одного из местных колхозов. Он говорил: «Если бы знал, ни одной машины цемента не взял бы отсюда на строи­тельство коровника».

– Случались ли за время Вашего пребывания в Чернобыле нестандартные ситуа­ции?

– Как-то к нам приехал проверяющий. А его водитель, молодой солдат, жаловался, что нужно машину починить, кое-какие детали достать. Я ему посоветовал наш рембат. Он уехал. Приезжает, а в авто – новые сидения. Спрашиваем: «Где ты их взял?» А он: «Да там в поле полно автобусов и машин. Я там и взял, что нужно». Мы ему говорим: «Ты что наделал?! Снимай их сейчас же! Они же радиоактивные!»

Дело в том, что автобусы и автомобили, которыми вывозили людей из Припяти, потом оставили прямо на пус­тыре. Эта техника уже была заражена, ее нельзя было переплавить. Так она там и стояла.

– Вы потом бывали в Чернобыльской зоне?

– На 25-летие со дня аварии группа наших ликвидаторов, в том числе и я, отправились в зону. Посмотрели, вспомнили – где что было. Каждый рассказал свою историю. На самом деле, в том, что мы тогда делали, никакого героизма нет. Просто каждый выполнял свою работу. А героями можно считать тех ребят из военизированной пожарной охраны,  тушивших возгорание в первые минуты после взрыва, и погибших потом. Я об этом стараюсь рассказывать в школах, когда встречаюсь с детьми. Главное в происшедшем – не подвиги, а сам факт трагедии. Сегодня о ней нужно помнить, и делать соответствующее выводы, чтобы никогда больше не допустить подобного.

Штрихи к портрету Валерия Лекомцева:

• Закончил Львовское высшее военно-политическое училище.
• После военной службы работал в ОДА и областном совете.
• Подал идею создания в Днепропетровске Фестивального причала.
• Имеет двоих детей и троих внуков.
• Слушает классическую музыку.
• Любимый фильм – «Офицеры».

Людмила Русанова, фото Анастасии Парфеновой