Нам хлеб «от зайца» приносили наши мамы…

Со старых рукописей: невыдуманные рассказы.

…Уже который день в семье Самохиных каждое утро начинается со скандала.

            – Сессия на носу! — заводится с полуоборота Самохин-старший, шаркая по комнате в видавших виды тапочках. – А ты, – это Самохину-младшему, – учебники в руки не берешь! Каждый день на сто­ле одна и та же бутафория: разложил тетради, раз­бросал книжки – и вся видимость учебы! Или опять папе идти в институт и кланяться? — уже хватается за сердце Самохин-старший. – Совесть у тебя есть?!

            – Не разбивай мальчику нервы с утра! – тут же на защиту Самохина-младшего китайской стеной встает мама. — Сколько можно?

            И уже командует, что назы­вается, голосом домашнего прапорщика.

            – А надо будет – пойдешь! Пойдешь! Если тебе ребенок дорог – пойдешь!

Ребенок, еле-еле вмещающийся в кровати, на­тягивает на себя одеяло с головой:

            – Вы поспать дадите?.. Одно и то же всегда, од­но и то же!

Одно и то же. Каждое утро. Родители, по очереди хлопнув дверью, спешат на работу. Бутерброды на столе так и остаются нетронутыми. И завтра все повторится сначала…

…Самохин-старший впервые за всю жизнь зашел в придорожный пивбар. Заказал, как посове­товали стоящие рядом, – «сто с прицепом». Пиво, конечно, дрянь, разведенное дальше некуда, вод­ка тоже. Таким варевом только врагов поить! Закусь – как в со­рок седьмом. Но стоящие рядом завсегдатаи поделились скудными перышками сушеного леща – и уже по­плыл-закачался на пивбарных волнах разговор. И как ни странно… о детях!

– Я ему, – сжимал от бессилия кулаки стоящий справа, – учись! Не повторяй меня! Ведь у меня как было? Портфель за порог – и до ночи на улице! Кто же после этого в институт возьмет? А мой сегодня: «А что даст мне твой вуз? «Бабки»? Да я тачкой на Озерке больше заработаю, чем по диплому!» – Говоривший тяжело вздохнул. – Не пони­мает…

            – А мой! – подключился к разговору еще один, стоящий слева. – Представляешь? Я тост говорю за столом на именинах. Хозяину дома всего самого-самого доброго желаю,  а он мне: «Ну, что ты разводишь? Предлагай выпить – и все  пожелания!» – Он  отхлебнул  из  пивной кружки. – Перед людьми стыдно… Откуда у него все это? Учил вроде бы уму-разуму, как и положено… – Он опять отхлебнул из кружки. – А ты что молчишь да молчишь? – это к Самохину-старшему. – У тебя что – все путем?

Самохин-старший неожиданно расправил пле­чи:

– Боюсь сглазить.

            – Да ну? – тут же остекленели глаза у двоих говоривших ранее.

            – «Да ну»!.. – Самохин-старший еще выше поднял голову. И заговорил тихо, почти таинственно. – Утром просыпаюсь, а мой… – сделал паузу, –  уже за книгами. К сессии готовится! – почти торжественно закончил свою речь.

            – Врешь! – тут же снова включился в разговор тот, что стоял справа. – Вот так – прямиком с самого-самого утречка?..

            – Подожди! – остановил его стоящий слева. – Дай послушать. У людей, – говорил медленно и с горечью, – оказы­вается, не все так, как у нас…

            – А чего не верите? – уже почти возмущался Самохин-старший. – Скандалы у меня из-за этого каждое утро! Я ему: «Ты хоть ложился спать сегодня? Полшестого утра, а ты уже за столом!» И жена тоже – одно  возмущение: «Отдых  бы сделал себе, – говорит, – перерыв какой-нибудь!» А парень мой на все это: «Да ладно! Чего вы? Все нормально. Не устал я. Нормально все, очень даже нормально».

… – Врал я им все, врал! – почти кричал мне Са­мохин-старший, стоя в тамбуре вечернего поезда и жадно затягиваясь сигаретой. – Врал!.. И не затем, чтобы восклицали рядом: «Ах, как ему повезло в жизни с женой и сыном, как только повезло!» – Я хотел этим людям в пивбаре, – он медленно и с трудом подыскивал нужные слова, – оставить… хотя бы маленькую надежду на то… что у них когда-то… все будет хорошо…

            – А у вас-то наладилось? – спросил я его.

            – Ага, наладилось…

            Он опять чиркнул зажигалкой. Пламя выхватило из полумрака его красивое строгое лицо. Вот только глубокие-глубокие морщины на нем были как бы ни к чему…

            Не прикурилось с пер­вого раза! Собеседник чиркнул снова.

            – Налади­лось… – наконец-то, прикурил. – Собрал я в кулак всю свою большую гор­дость, – он инстинктивно сжал кулаки, – и в вуз!.. А что делать? – он явно искал поддержки. – Что делать? Ведь должен же он, – это о Самохине-младшем, – понять когда-то, что я и злюсь-то по утрам, и хребет себе ломаю, унижаясь, не пото­му, что у меня натура коленопреклоненная, а из-за него все это, из-за него…

            У Самохина-старшего опять погасла сигарета.

            – Я ведь искренне хочу, чтобы он был уважаемым человеком в обществе. И когда-нибудь, уже без меня, сам себе и на ку­сок хлеба зарабатывал, и на масло… А без образования – будь ты сегодня даже с набитыми «бабками» карманами! – ни хлеба, ни масла не получишь. Вот и терплю все… Понимаешь? Пока образумится. Пока пой­мет. Должен же он когда-то это все понять, дол­жен! – то ли спрашивал, то ли убеждал себя в этом Самохин-старший.

            Он опять достал новую сигаре­ту:

– А может, у нас в обществе что-то натяну­лось и… лопнуло? Может, что-то нарушилось в связке «отцы и дети»? Ведь уходит что-то из-под ног, уходит!.. Как при землетрясении… И грош тогда всем нам цена, если мы своим детям ничего не передали…

…Уже давно закончились сигареты у Самохи­на-старшего, уже вторые сны видели пассажиры нашего вагона, а мы все не уходили и не уходили из тамбура. Порой казалось, что это уже не там­бур – тупик…

Ведь как, скажем, объяснить сегодняшним па­цанам давнюю, банальную истину о том, что уче­нье – это, извините, свет, а неученье, соответст­венно, – тьма? Разве для того, чтобы все это по­нять, на этой «тьме» надо обязательно обломать собственные зубы?..

Как объяснить – и не кому-то, а себе! – что в еще в недавнее время школьников учили элементарнейшей интеллигентности: усту­пать старшим место в автобусе или трамвае? А се­годня сердобольная мама, дабы подчеркнуть свою родительскую значимость, обращается к пожилым людям не столько с просьбой, сколько с тре­бованием: «Да уступите же вы место моему ре­бенку!» А кто же вам уступит завтра это место, мадам?..

Как убедить себя в том, что все, полу­ченное когда-то в наследство от старших, переда­но нами, как принято говорить, в «надежные руки»? И что, собственно, передано? То же уважение к старшим? То есть на сегодняшний день – уже к нам?..

Во, время летит! Еще недавно, кажется, мы впитывали в себя мудрость и опыт старших, а сего­дня искренне стремимся поделиться всем этим с другими. Но передано ли? И как здесь не вспомнить наши давние-давние дни, которые принято называть детством…

… Курить после войны мы начинали чуть ли не после того, как из-под стола – на улицу. Еще, как говорят, молоко на губах не обсохло, а уже во всю «стреляли бычки». Так называли окурки папирос и реже сигарет, которые подби­рали на улице или возле магазинов. И как только радова­лись, когда от какого-то «бычка» оставалось две-три затяжки!

Но горе было каждому из нас, если эти затяж­ки видел кто-то из соседей. Домой после этого не приходи. Поучишь по полной. И попробуй после этого бросить косой взгляд на соседа! Получишь еще и «дополнительный паек» к уже всему полученному…

А помните фильм «Еще до войны…», со­зданный по мотивам повести Виля Липатова?

Там есть такой эпизод. Садится семья председателя колхоза завтракать – отец, мать, трое взрослых сыновей. И пока отец первым не зачерпнет лож­кой из общей миски, а за ним мать – не моги со­ваться туда вне очереди! Было это все когда-то в семьях, бы­ло… А бросил отец ложку – все бросили! Незави­симо от того, успел кто-то позавтракать или нет.

Смешно? Попахивает дремучим средневековь­ем? Как сказать, как сказать… Можно, конечно, и так. А мож­но и по-другому: это было подчеркнуто-уважи­тельное отношение всех домочадцев к главе се­мейства. И сущность этого явления (и не обязатель­но во время завтрака или ужина) передавалась из поколения в поколение.

Вот такая смешная, на первый взгляд, штука…

А самый вкусный хлеб, знаете от кого?

«От зайца»!

Черствая-черствая горбуш­ка… С солью…

Но какой только сладкой она была, какой только сладкой!..

Мы, по­слевоенные пацаны, дожидавшиеся тогда матерей с ра­боты, искренне верили в то, что по дороге домой эти небольшие, с ла­донь, горбушки им действительно вручает добрый-предобрый заяц… И, чу­точку повзрослев, понимали: сказочно-добрых зайцев нет. Есть наши мамы. Отрывающие на ра­боте черствую горбушку от себя…

… О чем только не переговорили мы тогда с Самохиным-старшим в тамбуре, фамилию которого я, понятно, в данном случае изменил. Он мне о том, что его бывший школьный друг Иван Васильевич, добив­шись высокого положения в столице и существуя, пардон, не только на зарплату, почему-то за­был, что у его матери всего-навсего – пенсия. Которой никак не хватает на ке­фир с хлебом…

А я ему – о другом. О своем старом добром товарище. Сознательно тоже не называю его имени, ибо прочитав этот рассказ, он явно обидится и скажет: «Ты чего это написал, писатель? Ведь то, к чему ты призыва­ешь, просто должно быть! Понял? Просто должно быть – и все!» Он, десятый ребенок в семье, просто не понимает, как можно иначе.

Однажды к нему в отдаленный район дозво­нилась мама: «Приедь. Хочу увидеть».

Не приказ звучал из ее уст. Просто сказала: «Приедь». И все. И этот, десятый ее ребенок в семье, руководя на то время районом, в жатву (!) просит свое­го ближайшего помощника: «Останься за меня. Я на пару дней. Мама позвонила…»

Почитание старших! На Кавказе мне прихо­дилось видеть, с каким почтением их слушают юные. Упаси Бог перебить говорящего! А если отец сказал сыну что-то сделать, все тут же – мигом! Однажды седой кавказец, угощая нас с товари­щем лавашем, фруктами и, конечно же, чачей, сказал сыну что-то подать гостям еще. Тот – молнией! Как с неба все достал! Я сказал тогда хозяину: «Прекрасно! Попросили – и тут же!». Однако хозяин даже обиделся: «Я не просил». – «Как не просили? Вы же … сказали.» – «Сказал! Но не просил, – настаивал хозяин, разламывая лаваш пополам. – Отец не должен просить своих детей. Никогда! Они должны все по­нимать сами. Ведь им тоже когда-то быть в нашем возрасте».

О мудрость! Как ты проста! И как сложна… И как только хочется, чтобы в семье Самохиных новое утро начиналось по-новому, без надрывных скан­далов. Чтобы прописные истины «Не бросай хлеб наземь и чти отца своего» – библейская ведь за­поведь! – были бы привычными, считай, будничны­ми. Чтобы люди, поднимаясь с рассветом, говори­ли друг другу простые и нужные слова: «Доброе утро!», а готовясь ко сну: «Спокойной ночи». И не только в семействе Самохиных, а в каждой-каждой – в каждой-каждой! – из на­ших семей…

P.S. С того времени, когда состоялась вот та «тамбурная встреча» с Самохиным-старшим прошли годы и годы, – около двух десятилетий. Но все так памятно, так памятно! До малейших подробностей…

А еще. Сегодня все больше и больше бередят душу вот те простые, на первый взгляд, истины, не соблюдая которые, может разорваться прекрасное сочетание «отцы и дети», без преемственности которого нет будущего. Думайте об этом, думайте…

Александр ПИЛЁНОВ,

заслуженный журналист Украины.