Олег Могилян: «Быть патриотом – значит что-то делать для страны»

Олег Могилян – один из тех людей, кто считает, что вопрос «что дала страна каждому из граждан» сейчас некорректен. Прежде всего, по его мнению, нужно спросить себя: «Что я сделал для своей страны?» Для подполковника Могиляна ответ очевиден: защищал независимость Украины. За 23 года в армии ни служба в миротворческом контингенте в Югославии, ни тяжелые годы в армии в первые годы независимости, ни военные будни сапера, наверное, не оставили у Олега Григорьевича так много воспоминаний, как участие в АТО, выход из Иловайского котла и плен. В канун годовщины Иловайской трагедии он поделился ними с «Вістями»

Семейная традиция

– Как началась Ваша военная карьера?

– Мой отчим был военным, поэтому поступление в Каменец-Подольское высшее военно-инжерное командное училище было как продолжение традиции. В 1989 году я его окончил с отличием и поехал служить в Германию. Когда оттуда вывели советские войска, вернулся сюда и продолжил службу командиром взвода в Гвардей­ском 108-м отдельном инженерно-саперном батальоне. Позже там же стал командиром саперной роты.

– Чем Вы занимались?

– Разминированием территории Днепропетровской и Полтавской областей от взрыво­опасных предметов времен ВОВ.

– Как часто доводилось выезжать?

– Довольно часто – до трех раз в неделю. Мы осматривали найденный предмет, определяли уровень его опасности, потом обезвреживали и уничтожали.

– Где потом продолжили службу?

– После я перешел в управление дивизии, а позже – в управление Оперативного командования «Восток».

Флаг в благодарность

– Какие задачи Вы выполняли в АТО?

– Когда стали выставляться блокпосты по границе с Донецкой областью и ближе к Донецку, возникла необходимость их оборудовать. Меня откомандировали для налаживания работы инженерных подразделений механизированных батальонов. Задача была проста – сооружается блокпост, мы его оборудуем, возводим фортификационные сооружения, отрываем окопы, блиндажи, окопы для боевой техники, плюс выставляем противопехотные и противотанковые мины.

– Сколько нужно времени, чтобы оборудовать блокпост?

– В среднем – сутки. Это для минимального оборудования, а вообще три-четрые дня. Для возведения опорного пункта –
10-12 дней.

– Сколько под Вашим руководством поставили таких укреплений?

– Порядка 80. Первый был в 10 км от Славянска, а закончили мы под Старобешевым.

У меня в подчинении был сводный отряд 91-го отдельного полка оперативного обеспечения плюс группа саперов. Я работал и с обученными бойцами-контрактниками, и с мобилизованными из саперного взвода 93-й бригады. Последних мне довелось учить с нуля, и было очень приятно, встретившись с ними на передовой, услышать слова благодарности за то, что они что-то переняли и смогли применить свои знания. Бойцы подарили мне флаг, на котором расписался весь взвод. Так что работали мы хорошо и слаженно даже при обстрелах.

Попал в окружение

– Насколько я знаю, Вы попали в Иловай­ский котел?

– Да, я участвовал в тех событиях. Командование поставило задачу взять Иловайск. Это был стратегически важный железнодорожный узел. Ожидалось, что городок будет под контролем нашей армии в течение двух-трех дней, несмотря на то, что этот район был хорошо укреплен. Но уже 24 августа мы попали в окружение. Причина этого была одна – ввод регулярных российских войск и постоянный обстрел «ураганами» наших позиций с Ростовской области. Нашему взводу поставили задачу занять оборону в селе Агрономичное. У нас было стрелковое оружие и БМП, который спрятали в разрушенном доме. Когда завязался бой с российскими десантниками и прямо на нас вышел их танк, спас экипаж БМП. Он внезапно выехал и выпустил все имеющиеся снаряды по боевой машине. В результате та остановилась: был разбит прицел, загорелся запасной масляный бак. Экипаж решил, что танк подбит и быстро его покинул. Лейтенант Яворский с бойцами пробрались к машине, осмотрели ее и пригнали в расположение. Сообщили о приобретении командованию. Это был новенький российский танк Т-72 Б3, он еще пах краской. Позже на этой машине из окружения прорывались наши бойцы, которые с его помощью смогли подбить несколько танков и БМП противника. Весь экипаж остался жив и здоров.

– Каким образом Вы выходили из окружения?

– 29 августа нам была дана команда «выходить по-боевому», т.е. прорываться с боем. Когда наша колонна выходила из Агрономичного, российские войска сначала нас пропустили, а только потом начали обстрел. Он был со всех сторон и настолько плотный, что не передать словами. Когда мчались к Новокатериновке, прямо перед нами на дорогу выскочил боевик с гранатометом и выстрелил в нас. Спасибо водителю за его реакцию, на полном ходу он повернул машину в сторону. КамАЗ слетел в кювет, потом по спуску влетел в село. Как не перевернулись и не разбились – один Бог знает! Новокатериновка уже была окружена. Днем выехать было нереально – сразу нарывались на обстрел. Связи не было, мы не знали, куда нам прорываться. Посмотрели по карте и решили попытаться под вечер сделать это вдоль реки Кальмиус. Но через час пришел один из местных жителей и сообщил, что противник поставил ультиматум: если мы не сдадимся, накроют село.

выполнять работу

– Пришлось сдаться в плен?

– Да, село мирное, жители оказывали нам помощь. Поэтому мы вышли к росси­йским войскам. На следующий день они передали нас сепаратистам. Вначале было, конечно, морально тяжело. Когда сепаратисты узнали, что мы саперы,
командир их батальона Сеня предложил снять мины, которые мы поставили. Взамен пообещал отпустить. Слово сдержал. В плену я пробыл до 9 сентября. Боевики, конечно, пытались меня, как и всех офицеров, вербовать, но тщетно.

– Была ли связь с семьей? Как они пережили этот период?

– Жена ничего не знала. Все это время говорил, что в штабе сижу. Последний раз общался 28 августа. Потом уже не мог выходить на связь. Просил у сепаратистов телефон, чтобы позвонить домой, но не давали. Потом, когда выехали снимать мины, один из Донецка дал мобильный. Жена сразу спросила: «Ты под Иловайском?». На тот момент каждый уже знал о случившемся. Родные сложа руки не сидели, использовали все возможности, чтобы вытащить из плена.

– В какие моменты на передовой было особенно страшно?

– Скажу, что в момент выхода из-под Иловайска страшно не было. Было какое-то безразличие. Просто понимаешь, что ты уже не можешь повлиять на ситуацию. А самое страшное на войне – это когда по тебе работает снайпер. Ты не знаешь – где он и откуда стреляет. У меня так было во время штурма Грабского. Вовремя отполз на пару метров и через пару секунд в то мес­то, где лежал, вошла пуля.

– Что для Вас патриотизм?

– Быть патриотом – это не прос­то говорить и иметь определенные убеждения. Патриотичный человек должен выполнять свою работу качественно, а в такой тяжелый для страны момент нужно хоть что-то для нее делать для того, чтобы повысить ее обороноспособность, укрепить независимость. У нас, на мой взгляд, к сожалению, есть СМИ, которые неправильно освещают происходящее. Нужно консолидировать нацию, а не делиться способами, как избежать мобилизации. Ведь на самом деле – это и есть проявление сепаратизма.

Людмила Русанова, фото автора